ЕСЛИ ВЕР МНОГО, ЗАЧЕМ ВЫБИРАТЬ КАКУЮ-ТО ОДНУ?
Если женщин много, зачем любить какую-то одну? Шутка: вера не есть отдельно существующее явление. Когда к вере относятся как к любимому человеку, это ханжество, это идолопоклонство, это забвение цели ради средства. Вера – лишь телефон, было бы странно разговаривать с телефоном, а не по телефону.
Телефоны бывают разные. Даже в наши дни не у каждого есть возможность прямо позвонить президенту США или вождю племени, живущего в тропических лесах Амазонки. У президента много телефонов, у вождя – ни одного телефона. По телефону с разряженной батареей, даже если он президентский, вообще никуда не позвонить.
Если использовать другое сравнение – вера как сосуд – то не из всякого сосуда можно пить. Бывают и дырявые. Бывают созданные исключительно для конкретного напитка – например, для коньяка или мартини. Христианство можно сравнить с ладонью – Диоген говорил, что ему не нужно ничего, даже глиняной плошки, а попить он может из ладони.
Один из героев Библии – Гедеон – отбирал, правда, для сражения воинов из мужчин, которые лакали воду языком, встав на четвереньки. Раз пьёт как волк, значит, и убивать будет как волк. Если Бог Сам сравнивает Себя с водой, почему бы просто не пить Его как олень пьет исходящие воды?
Бог сравнивает Себя с водой, но Бог не сравнивает человека с оленем или волком. Человек себя с животными отождествляет – более или менее реалистически – сплошь и рядом, а вот Бог отлично знает разницу. Животному всё необходимое дано «пакетом», от рождения – да и то не всякому. Чем выше по лестнице эволюции, чем сложнее организм и цель его существования, тем больше организму нужно учиться, приобретать самостоятельно. Волки превосходно убивают, но волк не распишет Сикстинскую капеллу и не будет восторгаться Сикстинской капеллой. Человек, который желает с Богом обходиться по-волчьи, должен тогда и во всём остальном быть волком. На худой конец, барашком, что ли, всё-таки не так опасно для окружающих…
Вер много, Бог один. У каждой математической задачи решений много, ответ один. Было бы странно из-за этого отказываться решать математические задачи и прыгать в конец задачника, где мелким шрифтом пропечатан ответ. Прыгнуть-то получится, то может ли прыгун считать себя математиком? А человек, который под тем предлогом, что к вершине горы идёт множество путей, ограничится созерцанием этой вершины – он что, верующий? Он даже не созерцатель, он – зевака.
Ответ на задачу о Боге таков: Бог – не число, Он ответ не на математическую задачу, не задачник. Бог – Учитель, Который стоит у человека за спиной и говорит: «Ты не оглядывайся, ты на Меня не смотри, ты на ближних смотри, на врагов смотри, на посторонних смотри. У нас не урок математики, у нас урок жизни. Тут задач нет, ответов нет. Это не бар, где можно и нужно выбирать и напиток, и посуду. Тут не выбирать – тут творить нужно».
Почему же человек, который не хочет ограничивать себя какой-то одной верой, не может обнаружить этого Учителя? А почему «не может»? Может! Только «обнаружить» - одно, а жить – другое. Самое малейшее движение к Учителю уже есть вера – вера в самом материальном смысле, вера как религия, обряд, фиксация неуловимого. Веру невозможно обойти – сам обход уже будет ещё одной верой, и не самой честной.
Люди, которые выросли в море океанского ханжества, восторгались буддизмом, который открыли для себ. Только, во-первых, есть и буддийское ханжество, буддийские суеверия и «народный буддизм» ничем не лучше «народного православия». Во-вторых: христианство больше христианского ханжества, оно вздымается среди этого океана как великое Ничто – потому что христианство есть отрицание всякого материализма в вере, всякого ханженства.
Кто подлинно откажется от форм во имя Бога – тот и христианин, потому что подлинный отказ ведёт в такую безнадёжность, в такую пустоту, где человек либо гибнет, либо находит Христа и верует в Христа как полную победу над разнообразием формальных вер.
Вер не просто много. Вер примерно в тысячу раз больше, чем людей, потому что каждый человек верует по-разному в течение жизни. Это не означает, что человек меняет убеждения или иначе представляет Бога. Вера есть единство верующего и Того, в Кого веруем. Чем теснее придвигается человек к Богу, тем более должна меняться жизнь человека – в том числе, материальные проявление его веры.
Как Фаэтон, поднимаясь к Солнцу, упал из-за размягчения воска, так верующий, подымаясь к Богу, может упасть в неверие, если не будет жить по своей вере. Мы удивляемся сомнениям – а ведь часто они очень положительный признак. Мы просто поднялись над собою прежними – и, чтобы не упасть ниже стартовой точки, нужно поднять своё поведение, обновить свой религиозный словарь, может быть, больше поститься, а может, больше молиться, а может, заняться аэробикой или политикой… Это надо у Бога спросить, в Которого веруешь. Чем крепче вера в Творца, тем больше ставится под сомнение из тварного, тем больше надо спрашивать Бога о том, правильно ли живёшь.
Видео (http://www.youtube.com/watch?v=ZCqunoAFDX8) с ответом на этот вопрос.
О ВСЕХ И ЗА ВСЯ
Хорошо было бы, если бы в церквах молились обо всех людях? Не подчеркнуто о "православных", о "своих", а обо всех? Да и так обо всех молятся - в самый важный миг Благодарности - "о всех и за вся". Впрочем, конечно, многие, кто этот возглас испущают, делают умственную оговорку: "За исключением...". И далее идет длинный-предлинный перечень. Или делают короткое дополнение в уме: "Завсех своих". Что ж... Все-таки искать целенаправленно храм по этому или другому критерию не вполне рационально. Ты христианин, ты - "царственное священство", это куда выше какого-то там священника или патриарха. Пришел в храм и молишься о всех - вот и решена проблема. Другое дело, что в храме должно быть удобно молиться. Вот тут начинаются настоящие приключения Индианы Джонса. Молиться может быть хорошо в храме, где идеология настоятеля и прихожан не вполне близкая. А может и нигде не молится хорошо... Что ж, бороться и искать, найти и не убегать! В крайнем случае, как пели большевики, "мы наш, мы новый храм построим..."
*
По телевизору показывают посещение российским журналистом бразильского языческого храма. Российский журналист - своеобразный человек. Орденоносец - получил "Красную звезду" за прославление подвигов российской армии в Афганистане при Брежневе. Прибился к Путину, когда тот был ещё премьером, стал его пресс-секретарём. В бразильском храме, как и в Афганистане, чувствует себя как дома. Подготовился к интервью со жрицей - пожилой невысокой мулаткой третьей молодости, знает, что храм посвящён святому Дайму. Храм - это небольшой зал, уставленный всевозможными статуэтками. В глаза бросается большая статуя Христа в сугубо католическом обличьи. Прикинув, видимо, в уме возможные варианты, журналист уважительно показывает на статую и спрашивает жрицу:
- Это святой Дайм?
- О нет, - отвечает бразильянка, улыбаясь, и показывает на столик, на котором стоит двухлитровая банка с мутно-коричневой жидкостью. - Вот святой Дайм! А это Иисус.
Помолчала и добавила голосом заботливого врача, отзывающегося о пациенте:
- Мы сейчас с ним работаем!
